— Ланти! — Чья-то рука хлопнула его по спине, мгновенно выведя его из этого маниакального наваждения… и сна.
Шенн с трудом открыл глаза; ему показалось, что ресницы прилипли к щекам.
Наверное, он все же исследовал тот подводный мир. Тонкие дымки тумана поднимались с земли, словно во время шторма проросли какие-то неведомые семена. С вершин не доносилось ни звука; ветер прекратился. Только под собой Шенн ощущал легкую вибрацию, когда волны ударялись о подножие скалы.
Торвальд склонился над ним и присел рядом на корточки, его рука настойчиво трясла молодого человека за плечо. Лицо офицера выглядело настолько изможденным, что сквозь загорелую тонкую кожу проглядывал его череп.
— Буря кончилась, — сказал Торвальд.
Когда Шенн садился, он весь трясся от озноба. Он ощупывал грудь, свою промокшую до нитки, рваную форму. Он чувствовал себя так, будто никогда не согреется. Когда он, шатаясь, двинулся к ямке, где раньше горел костер, то понял, что росомахи исчезли.
— Тагги?.. — Его собственный голос показался ему грубым и хриплым, будто соленый воздух повредил ему голосовые связки.
— Они охотятся, — проговорил Торвальд. Он собирал в охапку хворост в их импровизированном убежище, поскольку в том месте, где они лежали, их тела закрывали ветки, оставив их сравнительно сухими. Шенн последовал его примеру и, собрав столько веток, сколько сумел удержать, бросил их в ямку.
Когда им удалось разжечь огонь из того, что они собрали, они сняли одежду, как следует выжали ее и начали обсушивать над огнем по частям. Влажный ветер пронизывал их тела, и они двигались очень быстро, стараясь согреться в работе. Оба знали, что, пока над ними клубится туман, ни один солнечный луч сквозь него не пробьется.
— Тебе что-то снилось? — неожиданно спросил Торвальд.
— Да, — ответил Шенн в тон офицеру. Сон настолько встревожил его, что он чувствовал, что теперь никакой приказ не может быть суровее этого сна. Поэтому он решил не делиться своими впечатлениями с Торвальдом, даже если тот будет настаивать.
Однако все вышло по-другому.
— Я тоже видел сон, — равнодушным голосом промолвил офицер. — А тебе приснилась та гора-череп, не так ли?
— Я как раз взбирался на нее, когда вы меня разбудили, — отозвался Шенн, с явной неохотой поворачиваясь к старшему товарищу.
— А я проходил сквозь мою зеленую завесу-вуаль, когда Таг-ги задел меня, и я тут же проснулся. Ты уверен, что этот череп существует на самом деле?
— Да.
— Я тоже думаю, что эта пещера с завесой есть где-то на планете. Но почему, черт возьми? — Торвальд резко поднялся, огонь от костра отбрасывал прямые четкие линии на его загорелые руки, обветренное коричневое лицо и горло, на фоне которых его обнаженный торс казался ослепительно-белым. — Почему нам снятся такие странные сны?
Шенн пощупал рубашку, высохла ли она. Ему страшно не хотелось даже попытаться объяснить, почему им снятся эти сны; он был уверен только в одном: что однажды, где-то он найдет этот череп, и тогда-то он уж точно заберется в его носовое отверстие и доберется до самых его глубин, где наверняка гнездятся эти неведомые летающие создания… и не потому, что ему хотелось убедиться, что все это правда, а потому, что он должен это сделать.
Он провел руками по ребрам и сразу почувствовал зудящую боль: воспоминание об ударе энерголуча проклятых трогов. Тело Шенна нс отличалось силой и красотой, мышцы по-прежнему еле-еле выделялись сквозь кожу, более загорелую и обветренную, чем у Торвальда. Его волосы, за месяц превратившиеся в бесформенный ком, начали завиваться в черные кудряшки. Поскольку Шенн был моложе, слабее и меньше ростом, чем остальные изыскатели, он не отличался большим тщеславием. Он обладал совершенным иным видом гордости, ибо всего, что он добился, ему пришлось добиваться, преодолевая длинную череду препятствий, разочарований и враждебного превосходства остальных.
— Почему нам это снилось? — повторил он вопрос Торвальда. — Не могу ответить, сэр. — На этот раз он ответил, как положено отвечать солдату на вопрос старшего по званию. И к его вящему изумлению, Торвальд от души рассмеялся.
— Откуда ты, Ланти? — спросил он так, точно это и вправду интересовало его.
— С Тира.
— Калдонские рудники, да? — По-видимому, у Торвальда любая планета ассоциировалась только с тем, что на ней производится. — Как же ты попал в Службу?
Шенн натянул на себя рубашку.
— Устроился в качестве временного рабочего, — с некоторым вызовом ответил он. Торвальд попал в Службу разведки еще кадетом, позже вошел в команду изыскателей и наконец получил звание офицера. Он продолжал восхождение по иерархической лестнице, прислушиваясь к каждому «звоночку», чтобы быть готовым подняться еще выше. Откуда же такому человеку, как Торвальд, известно о рабочих трущобах, где жили всякие тупоумные, беглые преступники и прочие подонки общества, и все это тщательно скрывалось самой социальной системой? Чтобы выжить в этих трущобах первые три месяца, Шенну пришлось собрать воедино каждую частичку своей энергии, терпеливости, выносливости… и остаться несломленным. Им руководила единственная страсть: стать изыскателем. В любом качестве. Он по-прежнему удивлялся невероятной возможности, которой он рискнул воспользоваться, когда он случайно узнал, что Тренировочному Центру требуются дополнительные руки, чтобы чистить клетки и кормить экспериментальных животных.
Из Центра его направили в команду, где он быстро осознал, что, когда работаешь в маленькой группе людей, каждое твое действие и отношение к долгу замечается и рано или поздно окупается. На это у Шенна ушло три года, но он все же достиг статуса члена команды. Вряд ли это что-то значило сейчас. Шенн надел сапоги и посмотрел наверх, чтобы увидеть Торвальда, наблюдающего за ним каким-то новым заинтересованным взглядом, которого Шенн совершенно не понимал.